Философский штурм
Мы VK
Map
Архив записей
Опрос
Календарь
| « Сентябрь 2024 » | ||||||
| Пн | Вт | Ср | Чт | Пт | Сб | Вс |
| 1 | ||||||
| 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |
| 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |
| 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 |
| 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 |
| 30 | ||||||
Ксенофан.
Религиозно-философским связующим звеном между милетской натурфилософией и обоими большими метафизическими системами: Гераклита и Парменида, и в то же время носителем философии с востока на запад является Ксенофан, рапсод из Колофона, который распевал в Великой Греции (570—470). Уже древность указала ему место первого бойца против антропоморфических элементов народной. религии: он осмеивал изображение богов в человеческом образе и сильно нападал на поэтов, которые приписывают небожителям
Избранный в тексте порядок, по которому Ксенофан, называемый обыкновенно «основателем» алейской школы, от нее собственно отделяется, оправдывается, с одной стороны, тем, что учение Ксенофана по времени и предмету предшествует учению Гераклита, а последнее точно так же по времени и предмету предшествует учению Парменида; с другой стороны, этот порядок подтверждается еще тем, что Ксенофан вовсе и не элесц, а также и не носитель еще алейского учения о бытии, основанного скорее впервые Парменидом. Значение Ксенофана лежит не в метафизической, но в религиозно-философской области; и не мышление о понятиях составляет его силу, а энергическое, величественное созерцание всеединого.
Он же утверждал и единство высшего, истинного Бога. Хотя и можно допустить, что этим он еще не учил ничему такому, что не было бы еще намечено и указано, если и не изложено в определенном виде, в знакомом ему учении Пифагора, а может быть еще и ранее того в мистериях, тем не менее, Ксенофана делает философом то новое и чисто теоретическое обоснование монотеизма, которое он развивает из рассуждений милетской физики. Можно суммировать его учение в таком положении: первоначало есть божество. По его религиозному убеждению, Бог есть первая причина всех вещей, и ему подобают поэтому все те предикаты, которые физики приписали первичной материи: он не произошел и непреходящ; и как мировая материя ионийцев, точно так же и бог Ксенофана тождествен с мировым целым; он содержит все вещи в себе, он в то же время всеединое.
Философский монотеизм, столь горячо защищаемый против политеизма мифа, будет, таким образом, если говорить современным языком, отнюдь не теистичным, но совершенно пантеистичным. Мир и Бог для Ксенофана одно; и все единичные вещи нашего восприятия расплываются в его глазах в одну, всегда равную самой себе, всеобщую сущность. Сильнее, однако, чем милетцы (у которых, конечно, это вытекало само собой из понятия о первоначале) оттеняет Ксенофан, вследствие своей религиозной тенденции, единственность божественного мирового принципа; но, конечно, остается сомнительным, следует ли приписывать ему сильно напоминающее Зенона доказательство, которое выводит эту единственность из предикатов «всемогущественный» и «всесовершеннейший»6. С признаком единственности соединяет Ксенофан в то же время и признак единства, и именно в том смысле, что он приписывает богу-миру качественное единство и внутреннюю однородность.
В чем, однако, состоит эта последняя, об этом он высказался так же мало, как Анаксимандр о качестве своего бесконечного. Правда, его поэтическое изображение при случае придает божеству все возможные функции и способности, и даже духовные, так же свободно, как и материальные; однако, из совокупности всех его изречений уже Аристотель мог извлечь только темное и неопределенное утверждение существенной однородности всего существующего.
Но для последующего развития гораздо важнее то, что Ксенофан продумал этот признак качественного единства с полной последовательностью и распространил его также на разницу во времени, так что приписал божеству (и притом во всяком отношении) абсолютную неизменяемость. Этим он впал в важное противоречие со своими предшественниками: из понятия о божественном первоначале исчезает признак превращ,аемости, который у милетских гилозоистов играл такую значительную роль.
В выставлении на вид этого требования, чтобы первоначало, как невозникшее и непреходящее, было также и непревращаемым, а потому исключало бы как движение, так и превращение, лежит решающее нововведение Ксенофана: ведь именно вследствие этого, понятие первоначала потеряло способность быть употребляемым на объяснение эмпирического бывания. Ксенофан сам, кажется, не заметил той пропасти, которую он этим разверзал между метафизическим принципом и множественностью и изменяемостью единичных вещей: ибо он соединял с этой религиозной метафизикой, очевидно совсем наивно, массу физических теорий, в которых он, однако, является не самостоятельным исследователем, но следует только предположениям Анаксимандра, с учением которого он, очевидно, был хорошо знаком, присоединяя сюда некоторые, более или менее, удачные заметки.
К последним принадлежат вполне детские представления, которые он излагал о предметах астрономии (светила он принимал за огненные облака, угасающие при заходе и опять загорающиеся при восходе, и то большое значение, которое он придавал земле, как одному из основных элементов эмпирического мира (при включении воды), причем эту землю он представлял себе бесконечной книзу. Счастливее была мысль сослаться на окаменелости, наблюдаемые им в Сицилии, для доказательства того, что земля когда-то высохла из илистого состояния. Но по сравнению с той решительностью, с какой Ксенофан защищал свою религиозную метафизику, он, по-видимому, не придавал никакого значения подобным физическим теориям об единичном и преходящем, так как только к ним одним можно отнести скептические замечания, представляемые одним из его отрывков.
